Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

Комиссар Циммерман с удовольствием доел пятую ливерную колбаску, ни на миг не упуская из виду соседний стол. Туда уже вернулись и Шмельц, и Вольрих. Казалось, от новости, которой они шепотом поделились с приятелями, праздничное настроение у всех как рукой сняло. Они сидели, перешептываясь и переругиваясь.

— У них есть какой-нибудь серьезный конкурент, которого следует опасаться, а, фон Гота? — желал знать комиссар, укладывая колбасные шкурки в бумажный пакетик. Лакомство для пса Келлера.

— Разумеется, конкуренция есть в любом деле. Прежде всего для них опасен Петер Вардайнер с «Мюнхенскими вестями», — пояснил тот.

— Тогда поговорите с ним. Но только тактично. Вам это нетрудно. Скажите ему о смерти Хайнца Хорстмана, но никаких подробностей! Если он любой ценой захочет знать побольше, в его распоряжении я!

— Да, комиссар, — и фон Гота вышел.

Фельдер, наслаждаясь колбасой, полюбопытствовал:

— Комиссар, вы не могли бы сказать, на чем, по-вашему, нам следует сосредоточить внимание?

— Как всегда, на одном и том же, — терпеливо пояснил Циммерман. — Каждый раз, начиная новое дело, прежде всего мы стараемся установить общую картину развития событий, и уже потом заниматься подробностями.

Тем временем из-за стола журналистов «Мюнхенского курьера» поднялся Тириш, направился к Циммерману, представился и заметил:

— Исключительно неприятное происшествие!

— Мне тоже так кажется, — согласился комиссар.

Тириш, не дожидаясь приглашения, подсел к нему.

— Вам что-нибудь заказать? — И, получив отказ, повторил: — Чего душа желает?

И снова получил сухой отказ.

Ничуть не смутившись, Тириш продолжал:

— Поверьте, мы все потрясены. Я собираюсь выразить соболезнования вдове, мы ей выплатим несколько месячных окладов мужа. Позаботимся о похоронах и возьмем на себя все затраты.

— Как благородно! — заметил Циммерман. Фельдер тоже, усмехнувшись, взглянул на Тириша. — Да, у вас на фирме умирать можно спокойно.

— Я хотел бы надеяться, — продолжал Тириш, все еще стараясь сохранять спокойный тон, но уже явно предупреждая, — что вы сумеете верно сориентироваться.

— Думаю, уж здесь вы можете на нас положиться, — буркнул Циммерман.

Несчастье с Хорстманом — безусловно, событие весьма прискорбное, но это, несомненно, чисто личная драма, которая не касается впрямую нашей газеты. Это следует подчеркнуть.

— Вы считаете, следует? — спросил Циммерман.

— Разумеется! — Тириш даже расстроился. — Но ведь нельзя же отождествлять человека с организацией, где он работает…

Ответом ему Циммерман себя утруждать не стал, поскольку в эту минуту вошел Петер Вардайнер, заботливо сопровождаемый фон Готой, и направился прямо к Шмельцу.

Протокол допроса Клары Климентины Леммингер, старейшей гардеробщицы Фолькс-театра.

«Около половины пятого ко мне подошел один господин, в котором я, просмотрев фотографии, опознала герра Вольриха. Он подал мне номерок, и я выдала ему зимнее пальто с меховой подкладкой и меховую шляпу, ну, как сейчас носят. Еще он хотел сумочку, но я никак не могла найти. Пока искала, вдруг вспомнила, что сумочку мне сдавала дама — такая, средних лет, — которую этот господин сопровождал. Почему я так все точно запомнила? У него был номер 901, а та дама, кстати жутко накрашенная особа с вот таким начесом, получила номер 900. Для меня, в моей работе, это важный момент, как говорят в футболе, конец первого тайма. В тот вечер я обслуживала номера от 800 до 1000.

Так вот, этот Вольрих все требовал, чтоб я выдала ему сумочку, которую сдала его дама. Ну, я сказала, что сожалею, но, видимо, ее взяла та дама сама, потому что в гардеробе ее нет. И тут он вскипел и начал орать. Мол, сумочка якобы была сдана на его номер 901, а не на номер 900. И он требует… и он настаивает…

Так я ему ответила:

— Почтенный, вы мне можете знаете что?.. Я исполняю свои обязанности. За это мне и платят. И не позволю всякому олуху…»

Тем временем в пивном подвальчике Петер Вардайнер добрался до стола, где сидели люди из «Мюнхенского курьера». Там резко затормозил перед Анатолем Шмельцем. Шмельц неуклюже встал, вытирая вспотевшее лицо.

— Присаживайтесь к нам, Вардайнер, — пригласил Тириш, вернувшийся от Циммермана. — Как раз мы говорим об ужасном несчастье с коллегой Хорстманом.

— Могу представить, — вызывающе бросил Вардайнер.

— Это трагедия — настоящая трагедия! — театрально воскликнул Анатоль Шмельц. — И надо же, именно в эту ночь!

— Вот именно, — жестко подчеркнул Вардайнер. — Случайность, Шмельц, или нечто большее?

— Дорожное происшествие, — торопливо и обиженно пояснил Шмельц, испуганно глядя на Вардайнера. — Или вы полагаете, что…

— Послушай, Анатоль, — предупреждающе перебил его Тириш, — я тебя понимаю, и герр Вардайнер тоже, мы видим, как ты переживаешь смерть нашего друга Хорстмана…

— Но почему именно сейчас, а, Шмельц? И чем, я вас спрашиваю, была вызвана его смерть? — упрямо допытывался Вардайнер.

— Но, дорогой мой, почему именно я должен знать, чем вызвана смерть нашего друга Хорстмана, и откуда?

Шмельц казался не в шутку озабоченным. Инквизиторское упрямство Вардайнера заставляло его страдать. В то же время с известным удовлетворением он мог играть роль обиженного.

— Если эта смерть кого и потрясла, так это меня!

— Хотел бы я в этом не сомневаться! — рассмеялся Петер Вардайнер. Довольно взглянув в искаженную физиономию Шмельца, прежде чем уйти, он заявил:

— Смерть Хорстмана еще добавит вам головной боли. Об этом позабочусь я, это мой долг перед покойным. Учтите, я ведь знаю все, что знал он. И это все, что я вам собирался сообщить, Шмельц!

— Полагаю, это и все. Ничего большего и ждать не стоит. Комиссар Циммерман встал, кивнул Фельдеру и велел фон Готе: — Заплатите по счету, разумеется с квитанцией.

— А на чай давать? — опросил фон Гота.

— Сколько угодно. Но оплатят вам только ту сумму, что будет стоять в квитанции.

Комиссар не стал говорить, что и за эти деньги предстоит объясняться в бухгалтерии, доказывать правильность уплаты каждого пфеннига, и все равно не было гарантии, что расходы будут действительно оплачены.

— И не спешите.

— Может, мне еще немного пооглядеться здесь?

— Смешайтесь с публикой, которая так от души веселится, — ободряюще посоветовал комиссар, — и постарайтесь поразвлечься тоже — только в наших интересах. Уж вы-то знаете с кем.

— Уточнить обстановку? — сообразил фон Гота.

Циммерман кивнул:

— В этом обществе вы чувствуете себя как рыба в воде. И они вас сочтут за своего и уж во всяком случае не за криминалиста. Постарайтесь это использовать.

— Начать с Гольднера?

— Почему бы и нет? Гольднер — это ходячее справочное бюро. Знает гораздо больше, чем пишет, и знает каждого — от директоров и главных редакторов до вышибал. И уж конечно знает о Хорстмане.

Из дневника комиссара в отставке Келлера.

«Хотя я некоторое время назад вышел в отставку, поддерживаю весьма интенсивные контакты с коллегами. Польза от этого обоюдная, я подчеркиваю. Полицай-президент лично рекомендовал всем относиться ко мне с „неограниченным пониманием“. А Хедрих мне даже предоставил письменный стол. Это фантастическая любезность с его стороны, учитывая катастрофическую нехватку места в управлении. Но это легко понять. Мой колоссальный опыт служит как моим преемникам, так и управлению в целом. И это меня устраивает. В ту ночь журналистского бала мне звонил Хедрих. Он только что прочел последнее донесение. Циммерман занялся весьма загадочным убийством. Жертва — известный журналист. История может вызвать любые осложнения. Просил меня подключиться и высказать свое мнение.

Это означало, что Хедрих был весьма обеспокоен. А такое случалось крайне редко, только если были действительно важные доводы. Были ли они на этот раз?»

На основе плана «След 113» старший инспектор Фельдер наутро провел новый допрос гардеробщицы Леммингер из Фолькстеатра, которая показала:

«Нет, о содержимом сумочки понятия не имею. Знаю только, что этот Вольрих в половине пятого утра меня из-за нее ужасно разозлил. А он мне надоел еще до этого…

— Что это значит, фрау Леммингер, что он вам надоел? Когда, как и чем?

Леммингер:

— Ну, он вдруг вздумал посреди бала взять свои вещи и вещи той самой дамы. Они пойдут, мол, подышать. Заставил притащить все барахло и даже не поблагодарил, а чтобы дать на чай — и в мыслях не было.

Фельдер:

— А не могли бы вы вспомнить, когда это было?

Леммингер:

— Ну, это можно. Пожалуй, это было около десяти вечера. Потому что как раз явился король бала со своей свитой, я очень люблю это зрелище, а чертов Вольрих мне все испортил.